Глава III. Советско-германский договор о дружбе и границе. Четвертый раздел Польши

Часть 1

Подобно тому как польские лидеры Пилсудский и Бек, заключив в январе 1934 года с гитлеровской Германией — злейшим врагом поляков — соглашение о ненападении, после которого в 1935 году последовал обмен визитами высокопоставленных лиц обеих стран (в коммюнике, опубликованном по случаю поездки Бека в Берлин, говорилось о «далеко идущем согласии» между двумя государствами), в результате чего, по выражению историка Д. Е. Мельникова и публициста Л. Б. Черной, Пилсудский и Бек стали «тешить себя мыслью, что они вместе с гитлеровцами образовали нечто вроде «оси Варшава — Берлин», направленной против СССР» (1), и тем самым «вступили на путь, который всего через четыре года привел к оккупации Польши гитлеровскими войсками» (2), так и советские лидеры, Сталин и Молотов, заключив 23 августа 1939 года с Германией договор о ненападении, фактически означавший германо-советский союз против Польши и западных демократий и сопровождавшийся взаимными заверениями в дружбе, встали на путь (если следовать логике Л. Б. Черной и Д. Е. Мельникова), пройденный в 1934 — 1938 годах Польшей. Характеризуя политику правительства Польши в указанный период как «позорную» (3), авторы книги «Преступник N 1» избегают сравнения ее с политикой Сталина и Молотова в 1939 — 1940 годах, имевшей для СССР в 1941 году те же последствия, что и в 1939-ом — для Польши.

Между тем подобная параллель вполне уместна.

В 1939 году цель советско-германского сближения выражалась недвусмысленно с обеих сторон: раздел мира и, в частности, Польши. В сообщении от 22 мая 1939 года французского посла в Берлине Кулондра отмечалось, что Риббентроп считал сближение между Германией и Россией с точки зрения длительной перспективы «насущным и неизбежным». Это отвечало «самой природе вещей и сохранившимся в Германии традициям. Только такое сближение позволило бы окончательно разрешить германо-польский конфликт путем ликвидации Польши на манер Чехословакии» (4). Риббентроп придерживался мнения, что Польское государство самостоятельно долго не в состоянии существовать, что «ему все равно суждено исчезнуть, будучи вновь поделенным между Германией и Россией» (5). Поэтому для Риббентропа, как и для Сталина, идея такого раздела была самым тесным образом увязана с германо-русским сближением. «Как видно, — писал французский посол, — одна из ближайших целей, которую желают достигнуть, заключается в том, чтобы в случае раздела Польши Россия взяла на себя такую же роль, какую Польша сыграла в Чехословакии (Польша ассистировала Германии при захвате Чехословакии, присвоив себе часть территории чешской жертвы — индустриальный район Тешин. — Авт.). Более отдаленная цель состоит в том, чтобы использовать огромные материальные и людские ресурсы СССР для развала Британской империи» (6).

Как немаловажное доказательство в поддержку того, что раздел мира со Сталиным был одной из реальных целей Гитлера, и ради этого он даже готов был отказаться от своей «антибольшевистской миссии», приведем тот факт, что в объявленной 8 марта 1939 г. на берлинском совещании представителей военных, экономических и партийных кругов Германии гитлеровской программе глобальной агрессии отсутствовало упоминание о СССР (7).

Об этом же свидетельствует закрепленное в статье V Берлинского пакта от 27 сентября 1940 года о Тройственном союзе Германии, Италии и Японии (названный договор был подписан взамен антикоминтерновского пакта 1936 года) заявление трех стран о том, что «данное соглашение никоим образом не затрагивает политического статуса, существующего в настоящее время между каждым из трех участников соглашения и Советским Союзом» (8). Советское руководство правомерно расценило эту оговорку как подтверждение силы и значения пакта о ненападении между СССР и Германией и пакта о дружбе и нейтралитете между СССР и Италией (9). Названная статья была включена в Тройственный пакт по предложению Риббентропа и встретила немедленную поддержку Италии и Японии (10).